|
официальный сайт
|
|
|
СУДЬБА У КАЖДОГО СВОЯ СУДЬБА, СЕМЬЯ, ДОРОГА...
На снимке справа Т.Г Иващенко. Весёлые молодые глаза, доброжелательная улыбка, вьющиеся волосы, заразительный смех. И это сейчас, когда ей за семьдесят. Приятная и интересная женщина, моя бывшая соседка и ровесница моих родителей Таисия Григорьевна Иващенко. Я у неё в гостях. Три таисии
Теплый октябрь, золотая осень, медом и детством пахнут яблоки и груши у самого забора, над лавочкой... Что-то родное, далёкое, давно-давно мной пережитое слышится в её рассказе...Родилась и выросла она в станице, и о её поколении теперь говорят «довоенный ребенок». И все, что выпало хорошее и плохое, все, чем жила и дышала страна, что пела и что ела, кого и как растила, все, что случалось за эти годы, коснулось и Тасю - тоненькую девочку с нашей улицы Новощербиновской. Кто помнит станицу, колхозы и предприятия в 50-е годы, прошлого столетия, тот скажет: «Прийти на работу, в бригаду, из дома, вернее добраться до неё, - подвиг. Далеко? Не беда. Когда сухо, тепло, то и расстояния не страшны. А когда дождь, снег, холод? Домой колхозники возвращались очень поздно, а уходили затемно. Не важно - лето это или зима, подростки то или взрослые. Тае и её подругам нет и пятнадцати. И удивительно, но их звали так же, как и её, Таисами, вернее, величали - «Три Таисии». У каждой своя судьба, своя семья, своя дорога. А тогда они были рядом. А как они дружили! Все делили пополам: и радость, и сладкий пирожок, и первые девичьи секреты. На работе они в передовиках. В почете! Юные, светящиеся от счастья самой жизни, чистые, с распахнутыми всему миру душами и сердцами. «На каком подъёме и воодушевлении жила страна. Любые нормы им были нипочем. Ни от какой работы не отлынивали. Брались за неё дружно, с веселым настроением и песней. С пониманием и ответственностью таскали «цебыри» с водой и кормами для скотины, с цементом и песком, когда на фермах строили корпуса. Работу не выбирали. Куда пошлют: на свинарник, в коровник, знали - кроме них никто это не сделает. Некому делать. Никого не пощадила война, «побыло батькив». Рабочих рук не хватало. Мужских - тем более, вот и легли на плечи девочек-подростков не женские заботы. Их матери и бабушки, пережившие голод и похоронки, уже с подорванным здоровьем вкалывали наравне с молодыми, чтоб поднять из руин страну. И на всех у них хватало жалости и доброго слова. Эти тётки порой одними глазами могли сказать многое. Радовались любым достижениям, какой бы отрасли это ни касалось. А как их волновали привесы, надои, урожаи зерновых, на бахче и огороде. Старшие подбадривали молодежь, учили, жалели и гордились своими детьми, молились о погибших. «Что это было за время? Трудное, интересное, дорогое. Давно ушедшее, давно прожитое, а вот помнится всё, - рассказывает Таисия Григорьевна. - И непосильная работа, и фильмы, и книги, и танцы, и песни, похожие на баллады, и развеселые свадьбы, и праздники. И камышовые крыши, и «лискы» вместо деревянных заборов, и змазани доливкы, и выбитые занавески с салфетками да скатертями. А сколько блузочек было вышито для нас мамиными руками! Гладью и крестиком, нарядных, с неповторимым «барвинковым» узором. Тех блузочек, где рукавчики-фонарики»... Вот они на фотографиях, черно-белых, четких, глянцевых и матовых. Наивные, открытые, искренние, они готовы были поделиться последним. А как быстро пролетело время. «Но вы никому не верьте, что мы не заметили его из-за забот и хлопот», - продолжила свой рассказ тетя Тася. Это была их юность. Сладкая, бурная и страстная, неповторимая. С первой весной, с первым поцелуем и признанием в вечной любви. С великим и волшебным чувством материнства...
Я не о себе Но «невеста вдруг родне не понравилась. Убеждали мил дружка да учили. Развенчали, развели, разлучили»... Точь-в-точь, как в песне. Вот и осталась на долгие годы одна, нет, не одна, с маленьким сыном на руках. Любимый тут же женился, да еще и на сестре подруги. Сейчас ни больно, ни горько... никак. Бог им всем судья. Тогда? Что ж теперь вспоминать да ворошить то, чего не воротишь? Прошло больше пятидесяти лет. Не заметила, не почувствовала, не расслышала. Не хотела замечать, не желала слышать, не поддавалась чувствам. Это она не почувствовала? Как раз такие все пропускают через себя. «Как выживала, чтоб не плакать, даже вида не подать, что на сердце и в душе, вспоминать не хочется. Внутри меня кипела обида и боль. Жила так, чтоб никто не видел ни моих заплаканных глаз, ни вздохов. А значит, нужно быть веселой, когда невесело, бодрой, когда руки и ноги не слушались, общительной, когда хотелось забиться в угол и молчать», - говорит Таисия Григорьевна Для всех она и была веселой, быстрой, неутомимой, шутницей, певуньей и заводилой. Но это только на людях. Никто не видел ни её слёз, ни растерянности, никогда не замечали, что у Таисии что-то не так, и даже не догадывались, в каких мирах и пространствах витает её беспокойная и тонкая душа... Принесла фотографии. «Да какая же вы ладная, статная, красивая, - не сдержала я своего восторга.- Вот это да!» Она вскинула брови и с горькой усмешкой взглянула на меня. Неожиданно заплакала: «Я не о себе»...
ШИРОКО ТЫ РУСЬ ПО ЛИЦУ ЗЕМЛИ В КРАСЕ ЦАРСТВЕННОЙ РАЗВЕРНУЛАСЯ Вспомнилась февральская, а может, мартовская ночь 1947 года. Усталые, голоднее и обессилевшие волы с возницей и тремя её детьми идут в хутор Ясени. В бричке какое-то тряпьё, кастрюля, миски. В мешке немного лука и картошки да ещё двухмесячный поросенок, которым Марию премировали за хороший и добросовестный труд. Мария - Таина мама. Еще до войны работала с мужем в колхозе «Герой труда», он же позже имени «Малинкова», ныне «Кавказ». Трудились честно и добросовестно. И сейчас, когда повсюду свирепствовал голод, она решила забрать детей в бригаду, чтоб видеть их каждый день, кормить. Свекровь и свекор Марии опухли от голода, они все отдавали детям и были рады, что невестка забрала внучек. Значит, дети будут сыты, здоровы и... не умрут. «Пры матыри воно сокойнише, - рассуждали старики. Дед бодрился, что было сил. Перекрестил всех. Волы тронулись. И прямо в бричке между девочками грелся маленький поросенок, которого еле-еле выходили свекор и свекровь. Тружеников тыла награждали «выбраковкой». Но они были рады и такой милости. Как маленькое судёнышко в бурлящем штормовом море выглядела бричка, запряжённая волами. Ночь накрыла их сразу. Потерялись дорога, небо и река. Всё погрузилось во тьму. И студеным дождем их поливало, и колючей крупой нещадно секло по щекам и рукам, а ветер пронизывал насквозь, и укрыться им было негде. «Господи, помоги! Господи, спаси и помилуй!» - шептала Мария. А может она кричала во весь голос вечному небу, взывая к Всевышнему. Дочери молчали. Девятилетняя девочка обняла своих сестричек и самой маленькой дышит прямо в ушко, пытаясь согреть и успокоить её. Это - старшая, Таичка, Таисия Грирорьевна. Волы останавливались, тяжело дыша. Мария то и дело спрыгивает с брычки и идет рядом, подбадривает животных. Беззвучно плачет и молится, чтоб они не упали, не легли на дороге. Если такое случится, их не поднимет никто. Как быть? И она их выпрягла: «Идить в брыгаду, идить, мои вы риднэньки». Дети заплакали. «Тыхо, - срывающимся голосом крикнула Мария, - воны ны втычуть. Бог дасть - дойдуть. И за намы прыйдуть люды, найдуть нас!» Несколько секунд, словно слушая её напутствие, волы постояли и тихо двинулись к хутору Ясени. Ушли, как провалились. Из-за ревущего ветра их не было слышно. И сразу слились с камышом, что рос вдоль глубокой балки, с раскисшей дорогой, с черным, лохматым от туч низким небом и с нескончаемой ночной степью. Так и стояла она с детьми между небом и землей, на дороге жизни и смерти, между явью и былью, меж зимы и весны, посередке своей судьбы. Она жена врага народа, и дети его... тоже враги. «Кому ж мы ворогы?» - стучало в висках. Растерянно металась вокруг брички, не зная, что делать: «Застынуть диты, шо робыть?» Взяла на руки младшую, четырехлетнюю дочку. «Мама, ны плачь». - «А я и ны плачу! Я смеюсь!» Григория, отца её детей, осудили ещё в сорок третьем. Всех, кто был в плену, не минула эта участь. Вернется её муж только через десять лет, 1953 году, из далекого Хабаровского края, где вместе с такими же бывшими фронтовиками валил лес. О чем думала Мария той страшной ночью, когда шагнула в сторону Ясеней от увязшей в грязи брички, оставляя двух старших дочек, только Богу известно. Она и оставляла их на Бога. А если волы не дойдут?! А если волки?! Надо торопиться... Колхозный сторож, древний дед, о возрасте которого ходили байки, первый увидел грязных, измотанных животных. Он понял - случилось недоброе. Не по возрасту прытко стал созывать колхозников. За несколько минут поднялись все, кто мог идти, и живая лавина хлынула в черную ночь, в голосящую всеми ветрами степь искать и во что бы то ни стало найти Марию с её девочками. Её заметили только тогда, когда рассвело, еле передвигающуюся, грязную, измождённую, прямо у пруда. С глазами застреленной птицы. Говорить Маша не могла, идти тоже. «Диты там, в стэпу», - выдохнула полушёпотом...
СЕСТРИЧКИ Им казалось, что тучи вот - вот зацепятся за край брички. Они «прокынулысь» разом с Наташей от холода, значит, уснули все-таки. От страшной догадки сердца застучали «як у тих чаинят». Мама ушла. И Раечки нет. «Мамааааа!» Они кричали, что есть мочи... Но их слышала только буря, а крупа превратилась в ледяной дождь, и казалось, этому дождю не будет конца. «Ны надо плакать, ны будымо крычать, Наташа! А то вдруг «бабаи» або «вовкы» нас почують», - успокаивала Таиса. Девочки стихли. Лежали, прижавшись друг к дружке, промокшие до нитки, промерзшие до костей. Вместе с ними дрожал от холода поросёнок. На рассвете девочек нашёл проезжающий на лошади объездчик. «Ого, чьи ж вы, барышни?»- удивленно промолвил он. И вдруг одарил их «здоровымы грудкамы сахарына». Потом с трудом усадил на лошадь верхом и повёз в Ясени. А по пути встретились с теми, кто их искал. Никто не верил, что девчонок можно отогреть. Натирали всем, чем только можно, отпаивали и парили, вдыхали в них жизнь. И вдохнули! «Тётя Варя Кочерга закутала меня в пуховую кофту, а потом отдала её насовсем. Я даже в школу ходила в этой здоровенной, но теплой кофтище. А на ногах у меня были огромные ботинки 42 размера. Юбка, которую носила, была сшита мамой из одеяла. Позже, в пятом классе, мы учили Никитинскую «Русь». И вы знаете, что было перед моими глазами, какие воспоминания одолевали? Вот этот эпизод из моего детства, где от горизонта до горизонта во все стороны «розлягаиця стэп». И мама нас уводит от голода, который был на Кубани до самого 1949 года. Когда вернулся отец, мы переехали в станицу», - вспоминает Таисия Григорьевна. Несколько фотографий, сделанных, видимо, в одно время, особенно заинтересовали меня. А как они подписаны! «На добрую память», «Помни, не забывай», «Милому другу». «А это ваш родной газцех? - интересуюсь я. На фото девчонки в беленьких халатиках. Я вас сразу узнала. И пришла по этому поводу». В фондах староминского музея хранятся фотографии работников газцеха начала 70-х годов. И мне вспомнился вкус и запах воды с вишневым и грушевым сиропом по три копейки за стакан. Вкус и запах моего детства...
Больше тридцати лет проработала Таисия Григорьевна в староминском газцехе. Сначала рабочей, потом мастером, временно, а после учебы технологом. Ей сразу доверили эту должность. Ценили её мастерство. Никакие проверки предприятию с Таисией были не страшны. А сколько почетных грамот, званий, различных титулов и призовых мест привозила Тася с конкурсов, где благодаря ей гремел и наш, староминский, газцех. Когда организовалось предприятие «Прибой», то у Таисии Григорьевны Иващенко учились мастера многим вещам. Она научила их варить колер. - Расскажите, как потом сложилась ваша личная жизнь? - спрашиваю я. Рядом со мной всегда были мои друзья и родители. Они то и поддерживали во всем! Как могли, оберегали и «ждали праздника на нашей улице». И он пришел в мой дом вместе с любовью. Я вышла замуж и переехала к мужу, родила еще двоих сыновей. У любимой бабушки и дорогого дедушки растут четверо внуков и три правнука. Скоро Таисия Григорьевна и Петр Петрович Карлаш отметят золотую свадьбу. Не верится! - делится мыслями Таисия Григорьевна. - Эта дата говорит о многом. И уж действительно есть о чем вспомнить. А с женой моего первого мужа мы общаемся давно. Однажды, на Прощеное воскресенье, мы встретились в церкви... Церковь нас и помирила…
О. СЕРГАНЬ сотрудник Староминского музея Назад Наверх
|
|